«Почему много разломов на картинах? Этот мир хрупок и ненадежен. Просто размышления строятся вокруг главного образа… хм… сейчас скажу умную фразу: картины – это сомнения в постоянстве относительности пространства! Во! Мы же понимаем, что человеческое тело имеет свою постоянную форму, но вот нашелся художник – Пабло Пикассо, который эту форму искорежил и сделал из нее предмет искусства. То есть на холсте пространство может жить по-разному: в нескольких измерениях, постоянно совмещаясь.

И в этом нет пессимизма, только благородная агрессия – такое оправдание придумал. Что это? Подумайте: бывают люди злые и разозленные. Я скорее ко второму типу отношусь. А злит человека, по Юнгу, несоответствие желаемого и действительного.

Раньше мы принимали несовершенство мира за несовершенство строя. Думали, стоит ему рухнуть – и все изменится. А понять, что мир в основе своей не может быть хорошим для всех, не получалось. Выходит, благородная агрессия – отклик только на несовершенство мира.

В 1978 году, после армии, я начал восстанавливать и пересматривать свою жизнь. Я собрал подмышку свои работы, и пошел в мастерские на Советскую показывать их известному театральному художнику Галине Якубовской. Так и начал периодически здесь появляться. Потом здесь же, в маленькой галерее, проходили Выставкомы (Выставочные комитеты) – целая история русского изобразительного искусства: вместе показывались молодые и профессионалы. Все волновались и переживали. Но переселился я сюда уже в 92-м. А проходило это… как в хороший монастырь – на место умершего. До сих пор эта система эта сохранилась. Так как новые мастерские в этом городе не будут строить больше никогда, молодые художники, сидят и ждут, когда кто-то из нас намылится в неведомые дали (смеется).

Конечно, нет-нет и подумаешь: а что дальше? Тем более, сейчас приходит понимание, что момент «переселения» – вот он. А куда денут работы? На какую помойку их потащат? А потом думаешь: а тебе-то в принципе какая разница будет?

Но место это удивительное. Художники старшего поколения при всей разнице талантов, темперамента, по сути, были похожи. Это беда не столько их, сколько диктата времени. А нам выпала возможность быть разными – за это уже не наказывали. Поэтому за каждой дверью мастерских – отдельное направление мирового изобразительного искусства.

Конечно, как группа «художники на Советской» мы не существуем. Просто природа всех собрала на один корабль – приходится сосуществовать. Главное, что нет врагов, которые бы друг другу двери поджигали.

В свое время сюда стекались творческие силы города, хотя теперь меньше. Дело просто в том, что живопись потеряла свою актуальность: люди меньше ходят на выставки, не интересуются художественной жизнью. И нет тех, кто хотел бы писать об этой сфере.

Хотя художники тоже виноваты. В 90-е, когда тут болталось много иностранцев, мы работ продавали много, но у нас не было опыта нагло заламывать бешеные цены. Совпадали потребности и баланс цен. Сейчас все иначе.

И после этого разлада не удалось возобновить контакт между художниками и зрителями, покупателями. Людям стало неинтересно общаться с живописцами, потом и иметь дело с изобразительным искусством.

Раньше ты вступал в Союз, и тебя художником признавало государство: сразу появлялись права и обязанности. И теперь, мне кажется, никто не был бы против возобновления, например, госзаказа. Это ведь вопрос профессии, а не творчества: когда пишешь на заказ, оправдываешь профессию, когда пишешь для себя, оправдываешь призвание.

В Новосибирске теперь существует два Союза художников: оба – общественные организации, которым, которым город выделяет мастерские. Это единственное, но главное, что нас связывает с властью. Возможности реализовать свои творческие амбиции и заработать денег зависят только от самого художника. Как я люблю говорить: изобразительное искусство отделено от государства».